– Да чего ради? – Куза, кажется, всерьез удивился. – Падаль все равно падаль, технет он там или кто.
– Жаль, что ты выходил, – ответил на это вежливый. – Я в это время как раз ознакомил нашего клиента с некоторыми правовыми аспектами его положения, и тебе тоже не вредно было бы их услышать.
– Да вот еще! – произнес Куза едва ли не возмущенно. – Что мне нужно, я все знаю.
– Ах, коллега, – укоризненно сказал вежливый. – Жизнь постоянно учит нас: нельзя жить вчерашним днем. А нам, технетам, этого и вовсе не полагается. Это вчера, собрат, вчера было все равно, из чего приготовлена протоплазма. Но увы – прекрасные дни миновали. Теперь, как известно, мы играем с людьми в увлекательную игру, называемую «Я тебя вижу, ты меня – нет». Ныне, коллега, нам не все равно, что представляет собою этот индивид, с тупым видом позирующий перед нами. Если он и вправду наш с тобой собрат, тогда он – бесспорное сырье для протоплазмы или, как ты грубо, но тем не менее точно определяешь – падаль. Но если он все же человек… Да еще не наш, не реликтовый, вымирающий, а пришелец оттуда, из того неправдоподобного мира, где все они, конечно, тоже вымирают, однако, надо признать, обставляют это унылое действие всяческим комфортом – и не спешат, очень не спешат… Так вот, если этот экземпляр залетел к нам оттуда, а мы обойдемся с ним недостаточно бережно – не предотвратим вовремя слишком близкое наступление того исхода, какой в конце концов уготован любому существу и любой вещи, – то люди по ту сторону контрольной полосы могут обидеться, если сведения об этом до них дойдут. А информация к ним попадет, я тебе ручаюсь, потому что в великой Технеции что-то слишком уж много развелось той эвентуальной падали, что нарушает наши законы и установления, проявляет излишнее любопытство и не придерживает свои акустические устройства. Итак, когда до людей во внешнем мире такие сведения дойдут, то – ставлю все будущее Технеции против дюжины носовых платков – окажется, что он вовсе не бродяга, не прохвост и уж конечно не заслан к нам с целями, как говорится у людей, несовместимыми со статусом, но является кристально чистым, благородным, светло мыслящим и мухи не обижающим представителем мира науки, или искусства, чемпионом благотворительности, или главой фирмы по изготовлению сахарной ваты, который забрел к нам совершенно случайно, незаметно для себя перейдя границу во время собирания в густом лесу бледных поганок – его любимое блюдо в это время года, – а наша пограничная служба, со всей ее электроникой и автоматикой, по странному совпадению, как раз в это самое время в полном составе увлеченно смотрела на экран, где развивалась очередная неурядица в благородном американском семействе – незаконно поймав эту передачу из недружественной нам России при помощи спутниковой антенны – по каковой причине наш грибник и не был своевременно остановлен. Вот как окажется, дорогой мой собрат, и тогда с нас с тобою, простодушных технетов, снимут не только эту нашу столь приятную для глаза внешнюю оболочку, но и несменяемую внутреннюю, и не сразу, а лоскуточками. Вот почему, собрат, я все же считаю необходимым узнать – кто он такой на самом деле.
– Чего же ты всё это прямо при нем? – забеспокоился Куза.
– А пусть слушает. Если он умен, то не хуже нас все знает, а если глуп – ему никакая информация не поможет. А каков он на самом деле – мы с тобой узнаем уже очень скоро. Угадай: как?
Куза некоторое время подумал.
– Так все очень просто, – сказал он. – Если он человек, да еще оттуда, то у него нет вечного номера. А если технет, то номер у него должен быть на установленном месте.
– Да нет, коллега, номер-то у него наверняка есть, – невесело сказал вежливый. – Разве что он в самом деле собирал грибы… Ну ладно, убедись, посмотри своими глазами.
Куза таким рывком приблизился к Милову, что тому нелегко оказалось сохранить внешнее спокойствие, не отпрянуть, не принять защитную стойку. Однако, пока что обошлось без встряски. Куза в два счета обнажил то место на теле Милова, где должен был находиться вытатуированный вечный номер технета.
– Смотри-ка, да он атлет, – сказал вежливый удивленно. – А так, по виду, не скажешь… Что же, это интересно. Ну, что же там с номером? Убедился?
Милов старался сохранять полное спокойствие, хотя у него были сейчас все поводы для волнения. Быть номер у него был, однако не хватало уверенности в том, что он выглядел, как настоящий – потому, разумеется, что настоящим он и не был. У Хоксуорта, понятно, нашелся мастер по таким художествам, однако хорошего образца у них не было. Так что…
– Да есть номер, – мрачно проговорил Куза, – и совпадает с карточкой. Ладно, одевайся…
– Значит, так, – помолчав еще, сказал вежливый. – Все это очень интересно, и могут возникнуть всяческие варианты, относительно которых решать будут не на нашем с тобой уровне. Придется отправить его на серьезное обследование и установление, раз уж он сам не выражает желания помочь нам. В конце концов, кому нужно лишнее беспокойство ради такого вот непонятного типа? Я думаю, собрат мой Куза, кинем-ка его на Базу, в ремонтное подразделение; ну, в крайнем случае, выругают нас за то, что сами не разобрались – но у нас с тобой от этого сети не сгорят. Не наше это дело – заниматься такими вот операциями; наша забота – исправность, а тут – никакой ясности. Верно я рассуждаю? – Он повернулся к Милову. – Слушай ты, покойник, спрашиваю тебя в последний раз: ты будешь говорить, прока ты еще на этом свете?
Кажется, ни один из них ответа не ожидал. Но Милов успел уже принять решение, на первый взгляд показавшееся сумасшедшим даже ему самому.
– Буду, – ответил он, сохраняя невозмутимое выражение лица.
– Куза, что ты скажешь, а? Смотри-ка! Оказывается, он умеет говорить! А я уже совсем было разочаровался… Ах ты, ненаглядный мой молчун! Ну, говори, говори, дай нам порадоваться вволю! Что же приятного ты нам скажешь? Куза, запись!
– Я буду говорить, – повторил Милов тем же ровным голосом. – Но не с вами.
– О, какое горе, я не переживу этого! Я бесконечно разочарован! Но кого же ты удостоишь беседой, грязь ты помойная?
– Я буду говорить с Клеврецем, – сказал Милов.
– Ого! – пробормотал Куза.
– Вот как, – сказал вежливый теперь уже нормальным голосом. – А ты понимаешь…
– Я все понимаю.
– Ну что ж… Тогда обожди. Я доложу.
Он вернулся через пару минут.
– Ладно, ты сам захотел. Куза, организуй всё.
– Пошли, – сказал вместо ответа Куза и, как бы опасаясь, что Милов не поймет команды, положил чугунную руку на его плечо, повернул и подтолкнул.
Милов послушно двинулся в указанном направлении – не к той двери, в которую вошел, а к другой, маленькой, в дальней стене комнаты.
Глава шестая
«Если уж я – столь важная персона, – думал Милов полушутя-полусерьезно, – то могли бы и на этот раз обеспечить персональным транспортом. А то как-то несолидно получается…»
Персональным транспортом действительно не пахло. Прямо с допроса его отправили на вокзал – пешочком, благо – было это недалеко, – а там поместили в какой-то подвальный закоулок, где находилось уже с десяток технетов (наверное, тоже каким-то образом проштрафившихся или просто уличенных в неисправности), и там на неопределенное время словно бы забыли. Одним словом, все так и происходило, как пророчил разлаженный технет совсем еще недавно. Приткнувшись на корточках спиной к стене, Милов даже подремал немного, чуть ли не радуясь тому, что можно ни о чем конкретном не думать и никаких действий до выяснения перспективы не предпринимать; но потом и дремота прошла, и захотелось чем-то заниматься, – бездействуя, он слабел и настроение быстро портилось, а это, как он давно знал, ни к чему хорошему не приводило, – но тут можно было разве что разгуливать из угла в угол – только и всего. Да и ходить становилось все труднее, потому что народу постепенно прибавлялось; вероятно, здесь должны были накопить определенное количество задержанных, чтобы потом отправлять их дальше. Сколько же? Вокзал был железнодорожным, следовательно, этапируют их поездом, тогда, скорее всего, должны были насобирать на целый вагон. На какой только: пассажирский или товарный? И сколько еще недоставало для одного и для другого? Такова была, пожалуй, единственная задача, которой можно было отвлечь себя в эти вязкие минуты и часы.